Политология в Узбекистане–2.0

Часть 1. Политологические исследования в мире

Исторический экскурс

Исторически первой формой осмысления политики была ее религиозно-мифологическая трактовка. Судя по сохранившимся источникам, во II—I тысячелетиях до н.э. у всех древних народов господствовали представления о божественном происхождении власти и общественно-политического строя и сами эти представления передавались обычно в форме мифов.

Примерно с середины I тысячелетия до н.э. наметилась тенденция рационализации политических взглядов, появляются первые политические категории и дефиниции, а затем и целые концепции, носящие философско-этическую форму. Тем самым закладывается основа собственно теоретических исследований политики. Этот процесс связан прежде всего с трудами Конфуция, Платона и Аристотеля.

Политические исследования Аристотеля, как и его предшественников, еще не выделились в самостоятельную дисциплину и были неразрывно переплетены с философскими и этическими идеями. Впоследствии политическая мысль постепенно освобождается от религиозного влияния и философско-этической формы.

Политология как самостоятельная дисциплина

Несмотря на наличие, достаточно широких политических исследований, вплоть до второй половины XIX в. политология развивалась без самостоятельной дисциплинарной оформленности, главным образом как учение о государстве и политико-философская теория. С этим связаны трудности в определении времени завершения процесса ее формирования. Некоторые ученые считают формальным началом политологии как самостоятельной науки образование в первой половине XIX в. правовой школы в Германии, другие же — преимущественно американские авторы — датируют ее возникновение второй половиной XIX в. и связывают прежде всего с именем Френсиса Лейбера, который в 1857 г. начал читать в Колумбийском университете курс лекций по политической теории и создал необходимые условия для открытия там же в 1880 г. сменившим его Джоном Берджессом высшей школы политической науки.

В последующие годы в Америке создается целая сеть политологических учебных и научных институтов, что позволило учредить в 1903 г. Американскую ассоциацию политических наук. В конце XIX — начале XX в. сам термин «политическая наука» получает признание и распространение и в Европе. В начале XX в. процесс выделения политологии в самостоятельную академическую дисциплину в основном завершается. Таким образом, в начале ХХ века, политология систематизируется как отдельная наука, на основе двух тысячелетних исследований, направленных на понимание природы политических процессов.

Институционализация политических исследований

Традиционно главным объектом изучения политической науки были государство, его устройство и деятельность, а также другие политические организации. Затем предмет ее расширился за счет политических явлений, не исследуемых другими науками: политических процессов, политического поведения, политических систем и т.д.

В XX в. развитие прикладного политического исследования вступает в новую фазу. Начинается его постепенная профессионализация (а со второй половины века — и институционализация). В экспертной среде, в основном вокруг университетов, складывается сообщество профессоров, занимающихся прикладными социальными науками, и практикующих политических аналитиков, многие из которых также вышли из университетских кругов. Наиболее наглядно эту смычку политической теории с государственной практикой иллюстрирует, пожалуй, президент США В.Вильсон, начинавший свою карьеру в качестве профессора политической науки и государственного управления Гарвардского университета.

Официальный отсчет институциональной истории политического анализа в США многие политологи начинают с 1951 г., когда вышла в свет коллективная работа под редакцией Г.Лассуэлла и Д.Лернера, давшая старт так называемому “политико-управленческому движению”. Во вводной статье к своей монографии Лассуэлл поставил перед упомянутым движением двуединую задачу: способствовать повышению эффективности публичных решений и одновременно развивать и внедрять в практику демократические принципы и гуманистические ценности. Иными словами, речь шла о придании политической науке прагматической и прикладной направленности путем соединения демократической теории с управленческой практикой.

В 1960 – 1970-е годы происходит институционализация политического анализа как университетской дисциплины. С конца 1960-х годов сперва в Калифорнийском (Беркли), а затем в других ведущих американских университетах создаются специализированные курсы и программы по прикладному политическому анализу, начинается подготовка магистров и докторов по данной специальности. Одновременно набирает силу и другой, не менее важный процесс – превращение политического анализа в особую профессиональную сферу. В государственных органах федерального, регионального и муниципального уровней формируются (или расширяются) аналитические подразделения, в их штатных расписаниях появляется стандартная единица “аналитик” (analyst).

Как известно, важнейшей составляющей институционализации научной дисциплины является образование профессионального сообщества, создание специализированных журналов и профессиональных ассоциаций. Этот процесс разворачивается в США в 1970 — 1980-е годы. Появляется ряд журналов, ориентированных на политико-управленческую проблематику вообще и на вопросы прикладного политического анализа, в частности, “Policy Sciences”, “Policy Studies Journal”, “Policy Studies Review”, “Journal of Policy Analysis and Management” и др. Формируются профессиональные ассоциации аналитиков – Организация политико-управленческих исследований (Policy Studies Organization), объединившая в основном политологов, и междисциплинарная Ассоциация политического анализа и менеджмента (Association of Public Policy Analysis and Management), в состав которой в настоящее время входят более 2 тыс. практикующих аналитиков и университетских ученых.

На протяжении практически всего ХХ столетия законодателями моды в области политической аналитики выступали Соединенные Штаты, где “спрос” на аналитическую продукцию органично сочетался с предложением. Но наиболее бурно политическая аналитика стала развиваться в США в послевоенный период, что в немалой степени было обусловлено противостоянием с СССР. В стране начинают создаваться негосударственные аналитические центры – “мозговые тресты” (brain trusts) и “фабрики мысли” (think tanks). В 1948 г. была учреждена “РЭНД Корпорэйшн”, которая сразу же получила заказ от Министерства военно-воздушных сил на разработку ряда оборонных проектов. Чуть позднее возникли Институт Брукингса, Фонд наследия, Институт урбанистики и др. В итоге к концу 1960-х годов в США сложилась целая индустрия частного ППА, которая внесла весомый вклад в создание политико-аналитического инструментария. Чтобы проиллюстрировать этот тезис, достаточно упомянуть такие аналитические разработки “РЭНД Корпорэйшн”, как пакет аналитических методик “издержки-выгоды” и “издержки-эффективность”, включающий набор стандартных инструментов оценки эффективности политических программ и решений и их результатов.

Один из руководящих сотрудников всемирно известной корпорации «РЭНД» следующим образом объясняет роль своей организации: «Мы напоминаем посредников, разыскивающих, собирающих и интерпретирующих знания для конечного потребителя, каковым в нашем случае является правительство»[1].

Чикагская школа[2]

Итак, в первые десятилетия XX в. понятие «научного» познания политики обрело более глубокое содержание. Такие выдающиеся представители европейской политической науки, как Конт, Милль, Токвиль, Маркс, Спенсер, Вебер, Дюркгейм, Парето, Михельс, Моска, Острогорский, Брайс и др., заложили основы для развития политической социологии, антропологии и психологии, благодаря которым исследование политических процессов приобрело осознанный характер. Эмпирическое рассмотрение властных и политических процессов проложило себе путь и в американские университеты, где в те десятилетия методологически политика изучалась в основном на базе юридических, философских и исторических дисциплин. Заслуга чикагской школы политической науки (20-40-е гг.) – в обосновании ее представителями на примерах конкретных эмпирических исследований того обстоятельства, что подлинное развитие политического знания может быть достигнуто при помощи стратегии междисциплинарных исследований с применением количественных методологий и за счет организованной поддержки научных разработок. Другие авторы стали употреблять тот язык, которым Чарльз Мерриам (1931) излагал свои взгляды в книге «Современное состояние политической науки». Основанная Мерриамом в 20-е гг. XX-го столетия школа, где работали многие его ученики, сделала большой шаг вперед в повышении требовательности к качеству эмпирических исследований, убедительности их выводов и во введении институционального измерения в изучение политических проблем.

Стать выдающимся ученым-новатором своего поколения в области политической науки Мерриаму помогло динамичное развитие Чикаго – там были накоплены большие материальные ресурсы, и в первые десятилетия нашего века явственно прослеживалось стремление к развитию культуры, — а также взаимосвязь его академической работы и политической карьеры. Надежды Мерриама на высокий политический пост рассеялись, когда в 1919 г. он потерпел поражение на выборах мэра Чикаго, не оправдавших его расчет занять положение «Вудро Вильсона Среднего Запада». Вместе с тем он был не способен всецело посвятить себя спокойной академической карьере. Годы, отданные городской политике, как и приобретенный в период войны опыт в области международных отношений и пропаганды, обострили его восприимчивость к «новым аспектам» политических исследований. Вскоре после возвращения в Чикагский университет с поста, связанного с деятельностью в области «общественной информации» в Италии, он опубликовал своего рода декларацию о намерениях под названием «Новые аспекты» (1931) и занялся различными исследовательскими программами под эгидой чикагского департамента образования, о которых говорили как о некой новой «школе» научных разработок. Мерриама с полным основанием можно назвать новатором в науке: сначала он создал при Чикагском университете Комитет по исследованиям в области общественных наук, в задачи которого входила финансовая поддержка наиболее перспективных проектов чикагских ученых; а затем стал инициатором организации Совета с аналогичным названием, целью которого было оказание подобного содействия специалистам уже на общенациональном уровне.

Работа над первым крупным исследовательским проектом, начатым в Чикагском университете, велась под началом Гарольда Госнелла, защитившего диссертацию под руководством Мерриама в 1921 г. и назначенного там на должность ассистента в 1923 г. Он сотрудничал с Мерриамом в изучении установок шести тысяч избирателей во время выборов мэра Чикаго в 1923 г. Их отбор был проведен еще до начала применения «вероятностной выборки» на основе контрольного квотирования, которое позволяло учесть характеристики основных демографических групп населения Чикаго. Опросы проводили студенты старших курсов Чикагского университета, подготовленные Мерриэмом и Госнеллом. Госнелл продолжил это исследование, в ходе которого состоялся первый в истории политической науки эксперимент по выявлению воздействия на исход голосования направленной агитации с целью обнаружить различия между национальными и местными выборами. Техника проведения эксперимента, примененная Госнеллом (1927), была достаточно строгой: участники экспериментальных и контрольных групп проходили тщательный отбор, к опрашиваемым применяли различные стимулы, полученные результаты анализировали на основе самых передовых для того времени статистических методологий. После этого Госнелл, первый из специалистов в области политических наук решившийся на такой эксперимент, провел аналогичные исследования в Англии, Франции, Германии, Бельгии и Швейцарии.

Гарольд Лассуэлл (1902—1978), необычайно одаренный ученый, родившийся в небольшом городке в Иллинойсе, сумел блестяще применить систему Мерриэма к политической психологии. С 1927 по 1939 г. он опубликовал шесть книг, причем новаторских, раскрывающих неизученные ранее измерения и аспекты политики. Первая из этих монографий – «Технология пропаганды в мировой войне» (1927) – ввела в научный оборот методы исследования массовых коммуникативных процессов.

Она положила начало новому типу научной литературы о средствах массовой информации, пропаганде и связях с общественностью. Его вторая монографическая работа «Психопатология и политика» (1930) представляла собой исследование «глубинной психологии политики», проведенное на основе анализа деятельности конкретных политиков, часть из которых имела нарушения психики. В третьей книге «Мировая политика и личная незащищенность» (1935) рассматривались психологические основы и отдельные аспекты политического поведения личности, различные типы политических режимов и политические процессы. Четвертая работа Лассуэлла – знаменитая «Политика: кто, что, когда и как получает» (1936) – сжатое изложение общей политической теории; основное внимание в этой монографии уделялось взаимодействию элит, конкурирующих между собой в достижении таких ценностей, как «доходы, почет и безопасность». В 1939 г. ученый опубликовал еще один труд – «Мировая революционная пропаганда: чикагское исследование», в котором он вместе с Блуменстоком изучал воздействие мирового экономического кризиса на политические движения в среде чикагских безработных, с акцентом на взаимовлиянии макро- и микрофакторов на политику на местном, национальном и международном уровнях. Он стал первым исследователем комплекса физиологических и эмоционально-мыслительных процессов, применявшим лабораторные методы анализа. За этот же период Лассуэлл опубликовал несколько статей по результатам проведенных им экспериментов, выяснявших взаимообусловленность установок, эмоционального состояния, вербальных высказываний и физиологических параметров политических деятелей на основании анализа их интервью, показателей частоты пульса, кровяного давления, мышечного напряжения и т.п.

Наряду с Госнеллом и Лассуэллом, все свое время посвятившим осуществлению «чикагской революции» в области общественных наук, ведущие ученые факультета, в число которых входил сам Мерриам и его коллеги Кинси Райт, занимавшийся международными отношениями, и Л.Д. Уайт, специалист по социальному управлению, — также сыграли большую роль в укреплении репутации чикагской школы. Мерриам спонсировал подготовку и издание ряда книг по формированию гражданства в США и Европе, которые с полным правом можно назвать предшественницами современных исследований политической социализации и политической культуры.

Брукингский институт

Одним из старейших и наиболее влиятельных «мозговых центров» США является Брукингский институт (The Brookings Institution), расположенный в столице страны г. Вашингтоне. Брукингс был создан в 1916 г. как первая частная исследовательская организация, призванная всесторонне анализировать проблемы государственной политики на федеральном уровне.

Его основателем стал известный филантроп, преуспевающий коммерсант Роберт С. Брукингс (1850-1932 гг.). В 1916 г. Роберт вместе с группой единомышленников, приступил к созданию первого в США частного аналитического центра, призванного рассматривать важнейшие вопросы общественно-политической жизни страны. Новый Институт государственных исследований стал главным адвокатом проведения эффективной реформы государственной службы и использования научных методов в госуправлении.

Постепенно Р. Брукингс создал две ассоциированные организации: в 1922 г. — Институт экономики и в 1924 г. — Школу постбакалавриата. В 1927 г. оба института и школа объединились во вновь организованный Брукингский институт, существующий и поныне. В соответствие с заявленной миссией он призван проводить исследования и распространять их результаты в области экономики, государственного управления, политических и социальных наук.

Институт в дальнейшем часто играл ключевую роль в выработке государственной политики США в различных сферах. Так, во времена «Великой депрессии» экономисты института внесли весомый вклад в обоснование причин возникновения этого масштабного кризиса — это исследование финансировалось администрацией Ф. Рузвельта. Позднее учёные института под руководством его президента Г. Молтона выступили против «Нового курса» Рузвельта, считая, что эта политика препятствует выходу экономики из кризиса. В годы Второй мировой войны сотрудники Брукингса изучали направления и методы мобилизации экономики страны и переориентации её на военные рельсы. После войны ведущий эксперт Брукингса Лео Пасвольский, который одновременно работал в Государственном департаменте, сыграл ключевую роль в подготовке Устава ООН. Позднее, в 1948 г., Институт Брукингса оказал важнейшее влияние на подготовку Плана Маршалла, ставшего основой послевоенного восстановления экономики Западной Европы.

Важной вехой в развитии института стали 1950-е годы. В этот период новый президент Брукингса Роберт Калкин реорганизует структуру института, выделяя три главных направления – экономические исследования, государственное администрирование и внешнеполитические программы. В эти годы упрочилось финансовое положение института: он получал крупные гранты от фондов Рокфеллера и Форда. В 1957 г. Брукингс переезжает в новое просторное здание на Массачусетс-авеню, которое он занимает и поныне.

Перед президентскими выборами 1960 г. Брукингский институт внёс также немалый вклад в разработку серьёзной проблемы мирного времени – процедуре перехода власти от одного президента США к другому. Работа на эту тему была выполнена экспертом Брукингса Лорин Хенри в 1960 г, в разгар предвыборной борьбы кандидатов на президентский пост Джона Кеннеди и Ричарда Никсона.

С конца 1960-х и в течение 1970-х годов под руководством нового президента Кермита Гордона институт проводит серию исследований, направленных на выработку национальных приоритетов развития страны. Именно в 1970-е годы Брукингский институт получал многочисленные государственные контракты, сыгравшие большую роль в финансировании исследований.

Важным этапом в исследованиях стала разработка бюджетных проблем, которая началась в 1971 г. Три года спустя именно Брукингский институт выступил адвокатом создания Бюджетного управления Конгресса, а его первым руководителем стала известный экономист Брукингса Эллис Ривлин.

1980-е годы институт встретил в обстановке усилившегося интеллектуального противостояния в обществе и возросших экономических и социальных проблем. В этот период его сотрудники проводили исследования по вопросам бюджетного дефицита, низкой эффективности государственного управления, проблем национальной безопасности.

Большую роль сыграл Брукингский институт в разработке налоговой реформы. В частности, исследования, проведённые в начале 1980-х годов под руководством известного экономиста Джозефа Пекмана, привели к тому, что в 1986 г., был принят закон «О налоговой реформе», имевший весьма заметное влияние на экономику США [1]. Суть реформы состояла в значительном снижении подоходных налогов граждан и налогов на прибыли корпораций.

Ставший в 1995 г. президентом Брукингса Майкл Армакост сконцентрировал усилия учёных института на решении новых проблем, актуальных и в XXI веке. В этот период в Брукингсе были созданы междисциплинарные центры, в частности, Центр проблем урбанистики и городской политики, Центр Северо-Восточной Азии.

В 1990-е годы, когда федеральное правительство предоставило штатам и городам большие права в реализации социальных программ, именно в Брукингсе разрабатывались механизмы их проведения, с тем чтобы усилить социальные функции штатов, городов и местных органов власти. Роль экспертов Брукингса была велика в подготовке нового социального законодательства, принятого Конгрессом и подписанного президентом Б. Клинтоном в 1996 г., равно как и национальной политики по проблемам семьи и положения детей. В частности, в 2001 г., предложение института об использовании налогового кредита стало частью нового налогового законодательства.

Дальнейший вклад в развитие налогового законодательства внесли экономисты Брукингса Билл Гейл и Мэри Иври. Их работы были направлены на улучшение материального положения низкодоходных групп населения США.

Начало 2000-х годов продолжило и усилило традицию междисциплинарных исследований. После прихода в 2002 г. нового президента были созданы Центр ближневосточных исследований и Центр китайских исследований. В 2006 г. Брукингс учредил Американо-китайский центр в Пекине, в 2007 г. — Центр реформирования системы здравоохранения и Исследовательский центр в г. Доха в Катаре.

Таким образом, Брукингс представляет собой многопрофильный исследовательский центр, проводящий экономические, социальные и внешнеполитические исследования. Среди сформулированных целей института – «обеспечение инновационных и практических рекомендаций по трём широким направлениям: по развитию американской демократии; по содействию экономического и социального благосостояния, безопасности и возможностей для всех американцев; по обеспечению более открытой, безопасной, процветающей системы международного сотрудничества».[3]

Террористические атаки в сентябре 2001 г. инициировали разработку эффективных стратегий по предотвращению новых угроз. В частности, были разработаны предложения по созданию системы внутренней безопасности, предотвращению и предупреждению террористических угроз.

Институт провозглашает независимость своих исследований от какой-либо идеологии, подчёркивая объективность сотрудников. Несмотря на такого рода притязания, Брукингс имеет достаточно устойчивую репутацию левоцентристского идеологического центра, результаты исследований и рекомендации которого обычно противоположны рекомендациям известных правых или консервативных центров (например, Фонда «Наследие» или Института американского предпринимательства).

***

Рассказ и описание деятельности мировых школ и центров политологической мысли можно еще долго продолжать. Объем данного доклада, разумеется, не может все это вместить. Нам было важно показать всю серьезность данной проблемы для науки и для политики. Далее мы лишь вкратце упомянем еще несколько интересных и выдающихся мировых научных центров в рассматриваемой нами области исследований.

Мозговые центры, или фабрики мысли (think-tanks) в развитых странах мира являются престижными структурами, перерабатывающими (не случайно их называют фабриками мысли) информацию, генерирующими знания, производящими новые идеи и решения. В настоящее время в этих странах успешно функционируют десятки и сотни таких мозговых центров.

Всемирно известны такие названия, как:

в США – Стратфор, Совет по международным отношениям США, Фонд Джеймстаун, Национальный Фонд демократии (NED), Центр стратегических и международных исследований (CSIS) и многие другие;

в Великобритании – Chattam House, RUSI, Лондонская Школа экономики, и др.;

Во Франции – SciencePo, Фонд стратегических исследований (Fondation pour la Recherche Strategique), Reseau Asie и др.;

в России – Российский Совет по международным отношениям, ПИР-центр, Фонд стратегической культуры, Фонд ИНДЕМ и др.;

в Индии – Институт оборонных исследований и анализа (IDSA), Центр изучения гражданского общества (CCS).

Кроме того, помимо частных и национальных центров, важнейшими производителями новых знаний являются международные исследовательские центры, например: Европейский Центр стратегических исследований им. Дж. Маршалла, Стокгольмский международный институт исследований мира (SIPRI), Женевский Центр исследования политики безопасности (GCSP), Оборонный колледж НАТО (NDC), Международный институт стратегических исследований (IISS), Международный Институт Азиатских исследований (IIAS) и др.

Особо следует упомянуть и центры, которые специализируются и ведут исследования стран нашего региона Центральной Азии. Это Институт Центральной Азии и Кавказа в Вашингтоне (CACI), Центральноазиатская Программа при Университете Дж. Вашингтона, Общество Центрально-Евразийских исследований (CESS), Европейское Общество Центрально-Азиатских исследований (ESCAS), Центрально-Азиатский мониторинг ЕС (EUCAM), Французский институт изучения Центральной Азии (IFEAC). Порой мы узнаем многое о нас самих и о нашем регионе из интересных исследований этих зарубежных научных центров. Но еще важнее то, что эти исследования показывают, что о нас думают, как нас представляют и что нам предлагают ученые и эксперты из-за рубежа. А что мы можем предложить со своей стороны?

Часть 2. Активы и пассивы политологии в Узбекистане

Хотя политология в Узбекистане как научная и академическая дисциплина развивается немногим более 20 лет, политическое знание и мысль в узбекском социуме вырабатывается в течение не одного уже столетия. Весьма плодотворным в плане разработки современных политических идей и концепций был период конца 19 века- начала 20 века. Накопленный за этот короткий, но очень важный с точки зрения становления нации период, прото-политологический багаж довольно богат и своеобразен. Были важные и интересные идеи и теории, которые оставили существенный след в истории узбекской политологии, в частности, в рассуждениях о проблеме модернизации узбекского общества.

(Пере-) осмысление политической жизни и становление политики в ее современном понимании начались на территории Узбекистана фактически в результате столкновения с европейской цивилизацией (в лице Российской империи) и утраты суверенитета, вовлечения узбекского общества в капиталистические отношения. Обсуждение перспектив развития узбекской нации породило к концу 19 века два идейных направления в среде интеллигенции, которые сохраняют свою актуальность и по сей день – джадидов и кадимитов.

Те или иные идеи о правильном политическом устройстве, о природе власти, о роли государства можно встретить как в трудах джадидов и кадимитов, так и на страницах периодической прессы того времени. Прогрессивизм джадидов был ориентирован на изменения, чаще всего в форме заимствования лучших образцов из-за рубежа, на стремление к прогрессу, на светлое будущее. Если ранний политический прогрессивизм джадидов чаще всего принимал форму западничества (через Османскую или Российскую империи), сводимого к тезису о необходимости к созданию в Узбекистане политической системы, «как в цивилизованных странах», то после наметились и собственные теоретические наработки (легшие в основу Бухарской Народной Советской Республики).

В то же время, как показывают последние исследования, в Узбекистане развивалась и своя консервативная мысль, так как свое решение проблемы модернизации узбекского общества искали и носители консервативной (охранительной, в случае Бухарского ханства) идеологии, кадимиты. Как и все консерваторы, кадимиты выступали против всяких (резких) перемен. Но это не значит, что они были против перемен в принципе. Консервативное движение тоже было неоднородным. Так, например, в результате внутреннего идейного раскола из партии консерваторов «Шурои Уламо» выделилось политическое движение «Уламолар иттифоки».

Общественно-политическая мысль в Узбекистане не ограничивается только представлениями джадидов или кадимистов. Представители политологической мысли Узбекистана внесли также свой вклад и в социалистическую идеологию XX века. В целях распространения идей социализма среди местного населения в 1919 году был создан Центральный комитет мусульманских коммунистических организаций Туркистана (Мусбюро). Считается, что председатель Мусбюро Турар Рыскулов разработал «исламско-социалистическую идеологию». Эта идея соединяла в себе элементы марксизма и ислама, что позволило «национализировать» идею коммунизма большевиков. Марксистско-ленинская теория империализма также послужила для Турар Рыскулова отправной точкой в придании «мусульманскому коммунизму» ярко выраженного анти-колониального пафоса.

Стоит также упомянуть, что в советское время существовала Советская Ассоциация политических наук (САПН), которая имела свое Узбекское отделение. В 1960-х годах Председателем Узбекского отделения САПН был профессор, юрист-государствовед Ишанов Атабай Ишанович.

Современная политологическая наука в Узбекистане начала развиваться в начале 1990-х. Обретение республикой своей независимости после распада СССР стала символической точкой отсчета начала развития и этой науки. В качестве предмета для преподавания в высших учебных учреждениях страны она была введена в 1993 году. Альмаматером будущих политологов стали первоначально Университет мировой экономики и дипломатии (УМЭД) и Национальный университет Узбекистана (НУУз).

За весь период своей деятельности УМЭД, НУУз и другие вузы страны выпустили целое поколение молодых политологов и специалистов в области международных отношений. В настоящее время в Узбекистане насчитывается десятки кандидатов и докторов политических наук. Их вклад в данную науку, конечно, разный; более того, их научная судьба также сложилась по-разному. Среди них можно выделить четыре категории: 1) те, которые, не видя перспективы в своей профессии, изменили сферу своей деятельности и ушли из этой науки; 2) те, которые смогли найти возможности для научного роста за рубежом по различным международным программам и выехали из страны; 3) те, которые продолжают свою научную деятельность в стране, несмотря на имеющиеся трудности различного рода, в том числе закрытие политологических кафедр и невостребованность политических исследований в стране; 4) те, которые приспособились в рамках политической конъюнктуры и чья «политологическая» деятельность свелась к апологетике и выхолощенным, псевдонаучным работам.

В целях изучения развития политической науки за годы независимости Республики Узбекистан, мы решили статистически измерить тематику защищенных докторских и кандидатских работ по политическим наукам. Данные были взяты из Национальной библиотеки им. Алишера Навои, в электронной картотеке библиотеки доступны только кандидатские диссертации, работы по докторским диссертациям отсутствуют. Так, в данные вошли работы с 1996 по 2012 года (т.е. до официального закрытия политической науки в стране), общее количество составило — 91 кандидатская диссертация.

Для анализа тематики исследования кандидатских работ, мы разделили исследование на три этапа.

Первый этап исследования.

На первом этапе исследования мы проанализировали работы по вновь открытому совету по политическим наукам в Узбекистане. Подготовка по направлению «политология» в Узбекистане делится на следующие профильные направления «Теория и философия политики», «Политические институты и процессы», «Политическая культура», «Внешняя политика и международные отношения». В соответствии с этим разделением, работы были проанализированы по этим четырем профильным подготовкам:

На Рис.1. можно видеть, что больше половины (64%) кандидатских диссертаций защищены по направлению внешняя политика и международные отношения. Наименьший процент составляют такие направления как Политическая культура, 3% работ написаны по данной тематике, и 5% по Теории и философии политики. Треть работ написана по направлению Политические институты и процессы (28%). Это говорит о том, что за последние 17 лет до 2012 год в процессе развития политической науки в Узбекистане, в основном исследовательские работы защищались по внешнеполитическим проблемам, нежели по внутренним проблемам государства. Это подтверждает тот факт, что сегодня политическая наука в Узбекистане нуждается в исследованиях по проблемам внутренней политики. Более того у нас мало строгих теоретических, концептуальных и методологических работ, которые по сути являются фундаментом любого исследования. Кроме того, исследования намного отстают от новых современных исследований и инновационных методологий, на которые опираются научные сообщества всего мира при проведении своего исследования.

Второй этап исследования:

В связи с тем, что основные работы написаны по направлению международные отношения, мы рассмотрели работы также по географическим характеристикам, то есть на региональном и государственном уровне.

На Рис. 2. можно видеть, что больше трети работ написаны по Узбекистану (36%), что является естественным. 20% работ затрагивают проблемы Центральноазиатского региона, 7% рассматривают проблемы Европейских стран, Ближнего Востока – 8%, 4% посвящены Южной Корее, Японии и Китаю, а также Ирану. По России и США – только 1%, также по 1% работ рассматривают проблемы Ирака, Индия, Пакистан.

Третий этап исследования:

На данном этапе исследования работы были рассмотрены по сферам исследования, в частности: интеграция, информационное пространство, не распространение ядерного оружия, энергетическая безопасность, терроризм, безопасность в ЦА, кадровая политика, демократизация общества и институтов, экология, права человека, международное право, угрозы, историко-политические учения, молодежная политика и образование, экономическая политика, ценности и политическая культура.

Рис.3.

В выше представленной диаграмме видно, что основное количество работ написаны по вопросу демократизации общества и институтов – 18%, интеграции – 10%. Если смотреть проблемы безопасности в совокупности (информационное пространство, терроризм, безопасность ЦА, угрозы) то 30% работ посвящены темам по безопасности. 5% работ посвящены энергетической безопасности. Права человека рассматриваются только в 5% работ; 3% работ рассматривают международное право. Такие актуальные проблемы как экономическая политика, ценности и политическая культура рассматриваются всего лишь в 8% работ. Молодежную политику и образование исследуют только 5%, по экологической проблеме написано только 3% диссертационных работ.

Говоря о том, какую научную ценность представляют диссертации, книги, статьи (у кого они имеются, конечно) отечественных политологов, то, несомненно, следует ознакомиться с их работами. Для иллюстрации приведем выборочно несколько выдержек из выполненных в разное время интересных диссертаций.

Фарход Толипов: «Формирование концепции национального интереса Республики Узбекистан в контексте глобального политического развития» (1997): «Нация, возникшая на определённом этапе истории, появилась не как культурная, политическая, физическая и вневременная константа, но как образование, состоящее из индивидов, формы существования и сущностные черты которого зависят от исторического времени, меняющего условия и уровень жизни этих индивидов, их представления о себе как о членах нации, формы их самоидентификации.

Понятие национального интереса определяется как актуальное или потенциальное отношение нации к существующим или возможным в будущем условиям политической реальности, которое предшествует процессу принятия решений и действиям и побуждает или может побудить её к национальным действиям для решения национальной задачи, заключающейся в том, чтобы сохранить статус-кво или изменить его».

«На региональном, субглобальном и глобальном уровне национальные интересы Узбекистана заключаются в том, чтобы на основе концепции мирного сосуществования наций, посредством наращивания своего могущества и утверждения своей политосубъектности добиваться Центрально-Азиатского объединения и активной вовлеченности в международную политику и наоборот».

Абдусамат Хайдаров: «Центральная Азия во внешней политике Исламской Республики Иран» (1997): «Тегеран предпринял серьезные усилия с целью оказания своего политического, экономического и религиозного влияния в странах Центральной Азии, исходя из ошибочного тезиса, о том, что им удастся заполнить образовавшийся после краха СССР, идеологический вакуум религиозным мировосприятием по типу Ирана, а по существу своей идеологией в обмен на представление политико-экономической помощи новым независимым странам, стать силовым центром в регионе».

Бобир Тухтабоев: «Янги индустрлашган давлатлар тараққиётининг сиёсий омиллари ва муаммолари” (“Политические факторы и проблемы развития новых индустриальных государств”) (1999): “Явные экономические успехи “азиатских драконов” в некоторой степени поставили под сомнение западную либеральную теорию о свободных рыночных отношениях… Интенсивный экономический рост привел к повторению исторического опыта западных государств в странах, называемых азиатскими драконами. В результате демократические ценности были закрепились и в этих азиатских обществах, и в их социально-политических системах начался процесс полноценнной демократизации”.

Назокат Касымова: «Соединенные Штаты Америки в региональных интеграционных процессах. Политико-экономический аспект» (2001): «Тенденции к новому этапу взаимозависимости, который характеризуется движением к интеграции почти во всем мировом хозяйстве, являются преобладающими и вместе с тем, они утверждаются в противоборстве с националистическими и протекционистскими тенденциями».

Назокат Касымова: «Экономическая дипломатия в условиях глобализации». Под ред. Л.М. Капица. – Москва: МГИМО, 2009:

Глобализация – это процесс, который изменяет не только внешний контекст, в рамках

которого оперирует государство, но и саму природу государства и политических сообществ в целом. Она порождает противоречия:

между общечеловеческими и национально-этническими интересами и особенностями,
между стиранием национальных границ и стремлением к самоопределению народов исоциальных общностей;
между интеграцией и фрагментацией;
обострение проблемы совместимости или несовместимости цивилизаций;
между гомогенизацией и диверсификацией, и, наконец,
между государственным суверенитетом и потребностью создания глобальных торгово-экономических режимов.

Парамонов Владимир: “Геостратегия США в Центральной Азии” (2002): «…географический, природный, транспортный и демографический потенциал республики… будут оказывать существенное влияние не только на формирование ситуации в стране, но и в регионе. Это свидетельствует о системообразующей функции Узбекистана в масштабах Центральной Азии, когда устойчивость развития республики предопределяет и устойчивость развития всего центральноазиатского пространства… Оттого, как Узбекистан подойдет к решению наиболее важных вопросов внутреннего и внешнего развития, как воспользуется имеющимся потенциалом, будет зависеть дальнейший рост или, наоборот, снижение долгосрочного интереса Соединенных Штатов к республике и Центральной Азии в целом».

Зайнаб Мухаммад-Дост: “Сравнительный анализ региональных интеграционных процессов в Европе и Центральной Азии. Возможности применения опыта ЕС в Центральной Азии” (2004): «Скептицизм в отношении интеграции Центральной Азии, озвучиваемый многими авторами, основан на интерпретации региональных проблем безопасности, как разделяющего фактора. Однако эти же проблемы могут рассматриваться и как объединяющие факторы. Исторические корни Европейского союза были связаны с экономическими выгодами и соображениями безопасности. США нуждались не только в экономическом воскрешении Европы, но и в сохранении мира. Следовательно, безопасность играла решающую роль в плане Маршалла. То же самое применимо к Центральной Азии. Интеграция это не только экономическое процветание, но и стабильность».

Равшан Алимов: «Центральная Азия: общность интересов» (2005): «ОЦАС будет оставаться единственным институциональным механизмом, способным стать именно тем форматом диалога и сотрудничества между центральноазиатскими государствами, который будет отвечать национальным интересам каждого из них… На пространстве [СНГ] фактически все созданные организации до сих пор не добились значимых практических результатов. По всей видимости, одной из наиболее серьезных проблем в этом отношении является рецидив конфронтационного мышления. Это проявляется в аналитических раскладках многих ученых, склонных прибегать к блоково-конфронтационным схемам, в которых во главу угла ставят вопросы типа «кто выиграл и кто проиграл в результате интеграции?». К этому же разряду относятся и такие комментарии, которые сводят интеграционные процессы, в первую очередь, к попыткам обосновать их направленность против неких внешних третьих сил. Подобные рассуждения искажают сущность процессов, понимание которой заложено в ответе на вопрос «не против кого, а во имя чего интегрируются народы и государства».

Зебинисо Зарипова: «Международные и национальные аспекты политической модернизации (на примере Японии)» (2006): «Политический процесс Японии в начале 90-х годов постепенно приобретает характеристики плюралистической модели, в которой набирают силу несколько политических субъектов, реально влияющих на политический процесс».

Элдор Арипов: “Внешнеполитические аспекты деятельности конгресса США в контексте глобального развития” (2001): “Начиная с 1997 года, в Конгрессе США прошло 20 слушаний, посвященных проблемам Центральной Азии и Кавказа, американской политике в отношении государств обозначенных регионов… Комплексная оценка интересов США в Центральной Азии и на Кавказе свидетельствует о том, что они носят стратегический характер… Приоритетным направлением внешней политики США в Центральной Азии и на Кавказе будет оставаться содействие региональному сотрудничеству, формированию диверсифицированных транспортных и экономических коридоров, борьбе с транснациональными угрозами безопасности и развитию национальных демократических институтов”.

Шухрат Ёвкочев: “Влияние ислама на формирование современной политической системы АРЕ” (2009): «Изменение политических систем и режимов в странах мусульманского мира в сторону модернизации и либерализации является одним из императивов их развития, включая постепенное расширение пространства для относительно свободной и открытой политической конкуренции…

Современные политические концепции в исламе можно разделить на следующие: Исламский модернизм, исламский фундаментализм и концепция третьего пути… Сравнительный анализ развития арабо-мусульманских стран показывает, что исламский фактор принимает различные формы выражения в социо-культурной, экономической и политической областях».

Мукимжон Киргизбоев: “Фуқаролик жамияти: генезиси, шаклланиши ва ривожланиши [Гражданское общество: генезис, формирование и развитие]”.-Тошкент: “Ўзбекистон”, 2010.-Б.84: «Опыт исторического развития последних десятилетий показал, что до формирования элементов правового государства не могут быть созданы возможности и условия для создания гражданского общества. В политической системе с возникновением потребностей в строительстве правового государства одновременно ощущается естественная потребность в строительстве гражданского общества. Потому что, если процессы строительства правового государства не развиваются в гармонии с формированием институтов гражданского общества, реформы в этой сфере, как показывает международный опыт, могут топтаться на месте и даже двигаться вспять. Основная причина этого в том, что реформы строительства правового государства получают подпитку в среде гражданского общества, государственная воля тоже проявляется в связи с выражением различных интересов и потребностей».

П.А. Маккамбаев: «Военно-политическая ситуация в Афганистане и ее влияние на пограничную безопасность государств Центральной Азии» (2013): «…под воздействием продолжающегося геополитического соперничества между США и Россией ОДКБ стала обретать черты блоковой организации, призванной противодействовать присутствию НАТО в Центральной Азии… Сегодня по прошествии двадцатилетнего периода становления вооруженных сил [государств Центральной Азии] есть основания полагать, что они в своем развитии достигли такого уровня, который позволяет им решать коллективные задачи по обеспечению региональной безопасности».

Галия Ибрагимова: «Глобальное информационное пространство в условиях формирования нового мирового порядка» (2012): «И в геополитическом, и в информационном пространстве сталкиваются разнородные по своей политической культуре политические акторы».

***

Многие из приведенных выше идей не потеряли своей академической силы и поныне. В то же время были и такие работы, научная ценность которых вызывает серьезные сомнения. Например, в одной работе автор пишет: «В 1980-1990-х годах произошли события, имевшие значение для всемирной истории, в результате которых возникло противоречие между Востоком и Западом. СССР распался, и на евразийском материке возникли новые независимые государства». – Во-первых, именно в указанный период противоречие между Востоком и Западом заметно уменьшилось, окончилась «холодная война»; а во-вторых, СССР распался по другим, скорее по внутренним, причинам. Еще один сомнительный тезис автора: «Партнерство с таким государством, как США, это не более чем вопрос связей, означающий обладание правом нанятого исполнителя в распоряжении США в их внешнеполитических играх». – Этот тезис абсолютно не убедителен и даже в некотором смысле является чрезмерным упрощением и искажением представлений о международной системе.

В другой диссертационной работе, например, в качестве положений, выносимых на защиту, предлагаются довольно аксиоматические идеи, даже не нуждающиеся в защите, типа: «Гораздо эффективнее заранее предотвращать региональные конфликты, региональные проблемы и угрозы, чем их прекращать. Для этого важное значение имеет использование научного прогнозирования. А для этого будет необходимо объединить интеллектуальные силы, способные реализовать эту задачу». – При этом автор сам не удосужился использовать метод прогнозирования.

Надо признать, подобных политологических исследований у нас имеются немало.

В 1990-х – начале 2000-х в стране появилась даже «мода» на политологию; многим показалось, что это простая наука, где легко можно получить научную степень: достаточно было побольше процитировать в своей работе официальные источники и работы Президента, чтобы претендовать на научную состоятельность в этой области. В результате, началось повальное увлечение политологией (особенно среди госслужащих) как способ повышения или закрепления своего социального или политического статуса. Обратив внимание на то, что политология превратилась в моду, ученые уже стали замечать, что «стала возникать опасность компрометации ее вследствие наплыва непрофессионалов, слабого знакомства новых политологов с достижениями мировой науки, распространения некомпетентных мнений, за которыми нет научного анализа и глубокого осмысления фактов».[4]

Критически оценивая как успехи, так и проблемы развития политологии в Узбекистане, не следует игнорировать, закрывать глаза на выполненные в прошлом работы, среди которых имеются как сильные, так и слабые работы. В целом, современная отечественная политология, как видим, зарождалась не на пустом месте. Она имеет своих исторических предков, а также нынешних подвижников.

В начале 2000-х в Ташкенте прошла республиканская конференция политологов, по итогам которой была издана книга-сборник статей «Ўзбекистонда политология” (“Политология в Узбекистане”).

Итак, в ответ критикам и скептикам, сомневающимся или игнорирующим важность развития политологии в стране, мы можем уверенно показать не только как она зарождалась и росла, но и тот вклад, который наши отечественные политологи постарались внести в ее становление.

Часть 3. Возрождение политологических исследований

Из выше приведенного анализа видно, что, во-первых, политология и смежные с нею науки развиваются и востребованы практически во всех странах мира; во-вторых, они нужны и в Узбекистане. Причем исследования в этой области нужно развивать как в университетской среде, так и на уровне «фабрик мысли» (или «мозговых центров»).

В целом в наше время для качественного аналитического сопровождения государственных решений важно создать механизм востребованности наряду с государственной, также негосударственной аналитики. Вклад экспертов из различных мозговых центров только обогатит процесс выработки государственной политики.

Известный американский ученый Роберт Райт (RobertWright) в своем бестселлере “Nonzero. The Logic of Human Destiny” писал, что даже в примитивных обществах охотников и собирателей всегда были неформальные вожаки, обладавшие и распространявшие информацию о лучших местах для охоты и собирательства. В более высокоорганизованных обществах информация играет еще большую роль. Вожди и лидеры направляли людскую энергию на возведение храмов. Они же определяли, сколько стрел надо выпустить по врагу в сражении. И всегда они это делали на основании получаемых ими сигналов о состоянии окружающего мира. Райт замечает, что аналогично обстоит дело в современном рыночном мире: «невидимая рука» [рынка] чрезвычайно зависит от «невидимых мозгов», децентрализованной системы обработки данных. Наконец он заключает, что одним из главных трендов в культурной эволюции человечества является постепенное возрастание способности для обработки, хранения и анализа информации.

Эти мысли приобретают особую актуальность в XXI информационном веке для любой страны мира.

Вопрос о том, кто, что и как сигнализирует государственным служащим нашей страны об окружающем мире, имеет не только научно-познавательное, но и огромное практическое значение в свете начавшегося нового этапа реформ после завершения так называемого переходного периода. Создание новых условий для аналитического сопровождения политики, собственно, тоже является частью самих этих реформ.

Итак, возрождение политологии как учебной дисциплины и науки, надеемся, уже не вызывает сомнений. Надо критически признать, что решение о закрытии политологических кафедр, предмета политологии и научных советов в этой области наук в 2013-2015 годах было ошибочным. Теперь надо не просто возрождать эту науку, но и учесть при этом как наработанный опыт отечественных ученых, так и допущенные ошибки и недостатки в процессе развитии этой науки и ее преподавания.

В принятой в феврале этого года «Стратегии действий по пяти приоритетным направлениям развития Республики Узбекистан в 2017-2021 годах» предусмотрено «стимулирование научно-исследовательской и инновационной деятельности, создание эффективных механизмов внедрения научных и инновационных достижений в практику, создание при высших образовательных учреждениях и научно-исследовательских институтах научно-экспериментальных специализированных лабораторий, центров высоких технологий, технопарков». В этом контексте создание и развитие в Узбекистане многообразных центров науки и образования становится стратегической задачей.

Эта проблема нуждается в соответствующих нормативных, организационных и иных механизмах решения. Так, в частности, целесообразно пересмотреть такую норму, как лицензирование деятельности НОУ – негосударственных образовательных учреждений, которая, без преувеличения, стала тормозом в деле подготовки новых кадров, распространения современных знаний, повышения интеллектуального потенциала страны.

О Ташкентской школе

По аналогии с Чикагской или Франкфуртской и т.д. школами, создание Ташкентской школы политических исследований, очевидно, становится актуальной академической задачей. Эта амбициозная задача – не самоцель, вытекающая из озабоченности «теорией национальной исключительности» или подобными идеями, якобы обосновывающими представление о том, что наша страна или регион предоставляют особый, уникальный материал для исследования вне рамок известных мировых школ. Дело не в исключительности или уникальности, а в том, что мировая политическая наука сама постоянно развивается, и в ней возникают новые методологические и концептуальные направления, поэтому Ташкентская школа могла бы внести свой вклад в этот процесс.

Одним из сильных мозговых центров в Узбекистане стремится стать и наше негосударственное некоммерческое научное учреждение (НННУ) «Билим карвони» («Караван знаний», “Knowledge Caravan”). НННУ «Караван знаний» создано в целях оказания содействия развитию гуманитарных наук (философии, истории, социологии, политологии, права, международных отношений, психологии, экологии и др.) и созданию «ташкентской школы» гуманитарной науки и подготовке нового поколения ученых, аналитиков, экспертов и государственных служащих; производства и распространения в мире новых знаний об Узбекистане и Центральной Азии, а также привлечения достижений мировой науки в исследования региона; внесения профессионального вклада в демократическое развитие, укрепление гражданского общества, проведение реформ и укрепление мира.

НННУ «Караван знаний» использует в своей деятельности инновационные методы образования и ведения научных исследований, комбинирует использование теоретических и эмпирических исследований. Оно стремится сотрудничать с государственными структурами, а также другими заинтересованными сторонами, и разрабатывать для них специальные аналитические материалы (policy briefs).

Учреждение имеет Дискуссионный клуб, где регулярно проводятся научные семинары, встречи, «круглые столы». Работа Дискуссионного клуба показала, что среди ученых, аналитиков, студентов имеется активный интерес к изучению и обсуждению широкого спектра проблем государства и общества.

Возвращаясь к вопросу возрождения и дальнейшего развития политологии в Узбекистане, следует, прежде всего, признать, что политические науки имеют свой предмет, объект и методологию исследований. Она должна быть свободной от идеологических догм и апологетики. Принцип академической свободы должен быть определяющим в процессе научного творчества.

Глобализация и распространение информационно-коммуникационных технологий привносит свои коррективы как в научно-познавательный, так и в образовательный процесс. С этой точки зрения требует диалектического обновления методика преподавания политологических дисциплин, а также методы и способы проведения исследований. Три требования представляются важными для достижения высокого качества и эффективности преподавания и исследований: 1) усиление академической базы и расширение фундаментальных исследований; 2) деидеологизация и критический подход; 3) горизонтальная и вертикальная интерактивность.

Первое требование указывает на необходимость выхода на инновационные разработки, отхода от общих и поверхностных работ (как это зачастую было до сих пор), поиска глубинных закономерностей изучаемых социальных и политических явлений. Второе требование связано с серьезной проблемой, свойственной практически всем отраслям нашей гуманитарной науки, а именно: чрезмерное увлечение идеологическими штампами, зависимость то политической конъюнктуры, официально-цитатническая перегрузка научных трудов, уход от критического взгляда и апологетическая установка ученого. Третье требование содержит в себе двуединый процесс: связь науки и образования и связь науки и политики. Другими словами, последнее требование указывает с одной стороны на необходимость синтеза научных исследований с обучением (горизонтальная интерактивность), а с другой стороны на востребованность научных разработок, аналитики на уровне принятия государственных решений (вертикальная интерактивность).

Для инициирования обсуждения всего спектра вопросов возрождения и развития политических наук в Узбекистане в ближайшее время целесообразно провести республиканскую конференцию политологов. Кроме того, стоит обратить особое внимание на проблему публикации научных работ в научной периодике. Так, в частности, можно обсудить усиление деятельности журнала «Общественные науки в Узбекистане», который издавался Академией Наук РУз.

Необходимо создать систему advocacy – сообщения, продвижения, защиты и внедрения новых идей и решений социальных и политических проблем. Это включает в себя, в частности, консультационные и просветительские услуги ученых, экспертов и аналитиков, предоставляемые заинтересованным государственным учреждениям, органам власти и управления.

Необходимо также создать соответствующие кафедры политологии в ведущих университетах не только столицы, но и в крупных университетах Самарканда, Ферганы, Ургенча, Термеза.

Стоит приступить к воссозданию Ассоциации политических наук, которая была создана в начале 1990-х, но просуществовала недолго.

Таким образом, в свете проводимых Президентом Шавкатом Мирзиёевым широкомасштабных экономических, социальных, политических и культурных реформ в стране политологи Узбекистана не должны стоять в стороне от этих реформ, а стать их частью, проводя серьезные исследования, выдвигая новые идеи, объясняя происходящие процессы, предлагая решения проблем, прогнозируя перспективы. Их квалифицированный вклад в совершенствование социальной и политической системы страны может и должен быть заметным, полезным и ценным.

Несмотря на то, что за прошедший период в Узбекистане выросло новое поколение политологов, все же сохраняется дефицит специалистов по многим направлениям исследований, таким как, например, китаеведение, американистика, российские исследования, региональные (центральноазиатские) исследования, теория демократии, теория безопасности, внешняя политика, публичная политика (public policy), партология и др. Многие (если не сказать большинство) работ политологов носили общий, обзорный, так сказать аттестационный характер; они были, если можно так выразиться, рамочными работами. Настало время для более углубленных, более конкретных, сфокусированных на специфических темах исследований.

Группа авторов:

Фарход Толипов

Алина Садовская

Элёр Усманов

Санжар Саидов

Зарина Лухманова

Назокат Касымова

Шухрат Ёвкочев

Зайнаб Мухаммад-Дост

Ойбек Махмудов

Абдулла Абдухалилов

Халида Хошимовна Касымова

Лидия Петровна Ефимова

Сардор Салимов

Фарход Мирзабоев

Саидолимхон Газиев

[1] П.Диксон. США: фабрики интеллекта // «Диалог», №14, 1990.

[2] Алмонд Г. Политическая наука: история дисциплины. Полис. 1997. № 6. С. 175 — 183.

[3] Г.Б. Кочетков, В.Б. Супян. Ведущие «мозговые центры» США // США и Канада: ЭПК, 2010, http://naukarus.com/veduschie-mozgovye-tsentry-ssha

[4] Ганиева М. «Совершенствование методов политических исследований» / Ўзбекистонда политология. – Тошкент: “Шарқ”. – 2002. – С. 28.

Почему заявление Трампа по Иерусалиму ошибочно?

05.01.18 7:39

Почему заявление Трампа по Иерусалиму ошибочно? Потому что:

Оно было сделано в совершенно не лучший исторический момент, когда победоносная борьба с ИГИЛ близится к концу и нужно быть предельно осторожным, чтобы не возбуждать исламские страсти, которыми исламские экстремисты могут воспользоваться.
Оно идет вразрез с Резолюцией ГА ООН №181 от 29 ноября 1947 года, а также Резолюции СБ ООН №242 от 22 ноября 1967 года, и уже в силу этого не может носить односторонний характер.
США надо было хотя бы проконсультироваться с союзниками, которые, как выясняется, не поддерживают решение Трампа. Можно еще понять и принять решение Трампа о строительстве стены между США и Мексикой, но трудно оправдать одностороннее решение в вопросе об Иерусалиме, в силу его международного значения.
Было очевидно с самого начало, что такое решение мгновенно озлобит весь исламский мир и нивелирует многие достигнутые соглашения и статус-кво, достигнутые в арабо-израильских отношениях, в том числе и такие выдающиеся достижения, как Кэмп-Дэвидские соглашения 1978-1979 годов, а также соглашения между Палестиной и Израилем в Осло в 1993 году.
Логично и справедливо было бы вопрос о статусе Иерусалима решать после или одновременно с вопросом о создании государства Палестина.
На самом деле вопрос о принадлежности Иерусалима евреям или палестинцам – перманентно спорный и на него действительно в равной мере претендуют и Палестина и Израиль.
В конечном итоге проблема Иерусалима – решаемая проблема. Вполне реалистично найти формулу, устраивающую и арабов и евреев, и без такого резкого заявления, который сделал Трамп.

Но каковы причины/цели столь «резкого поворота» в политике США на ближневосточном театре? Предположительно следующие:

Перехват геополитической инициативы на Ближнем Востоке после очевидных успехов России в Сирии посредством новой дестабилизации ситуации в регионе и тем самым нивелирования достигнутых Россией успехов;
Отвлечение внимания мирового сообщества от северокорейской проблемы, чтобы начать активные военные действия против Северной Кореи;
Стремление сохранить военное присутствие на Ближнем Востоке в целях защиты союзника Израиля;
Создание дополнительного системного рычага для предстоящих маневров в регионе;
Заново разыграть палестинскую карту и заставить заинтересованные стороны принять заготовленный американский вариант создания палестинского государства. Другими словами, это может быть признаком «второго Кэмп-Дэвида».

Как видно, геополитическое измерение данной проблемы не исключено. Вместе с тем, Трамп своим решением вроде выполняет свои предвыборные обещания и стремится выглядеть последовательным перед своими избирателями и даже реализует аналогичные, но не реализованные, планы своих предшественников. Возникает вопрос: а не скрываются ли под внешней решительностью Трампа довести это дело до конца некие другие замыслы в духе Realpolitik, или это действительно идеалистическая вера в возможность быстрого решения палестинской проблемы?

Есть ли “Дорожная карта” для решения данной проблемы?

Не следует забывать, что истоки данной проблемы имеют вечное религиозное измерение. Противостояние между иудеями и мусульманами и, следовательно, непризнание Израильского государства, многие в исламском мире толкуют как кораническое предписание. Таким образом, любое возможное решение израильско-палестинской проблемы следует искать с учетом этого перманентного фактора, который невозможно ни устранить, ни игнорировать.

Сегодня рассматриваются такие варианты решения «участи» Иерусалима: Западный Иерусалим – столица Израиля, а Восточный Иерусалим – столица Палестины; совместный контроль над Иерусалимом (кондоминиум), совместная столица двух государств. Интересно и парадоксально, что в принципе, с некоторыми возможными оговорками и условиями Израиль может согласиться на любой из этих вариантов, но палестинцы и в целом арабы – вряд ли. Дело в том, что принцип неделимости безопасности в данном случае не транслируется в принцип делимости столицы, или в принцип сопряжения столиц. Да, безопасность двух государств тесно сопряжена друг с другом, но функции столицы государства трудно осуществимы в ситуации сопряжения. Драматические примеры судьбы Берлина и Кипра могут служить напоминанием об этом.

Тем временем, позиции государств мира по этой проблеме не одинаковы. ОИС, например, считает, что Восточный Иерусалим – столица Палестины, а Президент Турции предлагает даже объявить Иерусалим оккупированной столицей Палестины. Россия с такой трактовкой не согласилась. Казахстан выступает за сохранение международного статуса Иерусалима. А лидер Палестины даже призвал страны мира отозвать признание государства Израиль.

Поэтому, как представляется, стоит вернуться к обсуждению модели международного статуса Иерусалима, а не национального, с которой оба государства вполне могли бы согласиться. С геополитической же точки зрения, необходимо решать вопрос по принципу «санитарного кордона», т.е. создания (демилитаризованной) территории, свободной от всякого великодержавного доминирования. Это, в свою очередь, стало бы выражением действительно мирного сосуществования не только двух государств, признанных мировым сообществом, но и трех мировых религий, опекаемых всем человечеством.

НННУ «Караван знаний»
Ташкент, Узбекистан
12 декабря 2017г.